Странствующие аскеты: (Париббаджака Катха)

Вот, что я слышал. Однажды Блаженный шел по главной дороге между Раджагахой и Палаидой с большой толпой монахов, с пятьюстами монахами. А странствующий аскет Суппия тоже шел по главной дороге между Раджагахой и Палаидой с юным учеником Брахмадаттой. И вот странствующий аскет Суппия на все лады порицал Будду, порицал Дхамму, порицал Сангху; Брахмадатта же, юный ученик странствующего аскета Суппии, на все лады восхвалял Будду, восхвалял Дхамму, восхвалял Сангху. Так оба они, учитель и ученик, говоря друг другу прямо противоположное, шаг за шагом следовали за Блаженным и толпой монахов.

И вот Блаженный прибыл с толпой монахов в царскую обитель в Амбалаттхике, чтобы провести ночь. А странствующий аскет Суппия тоже прибыл с юным учеником Брахмадаттой в царскую обитель в Амбаллаттхике, чтобы провести ночь. И там странствующий аскет Суппия снова на все лады порицал Будду, порицал Дхамму, порицал Сангху; Брахмадатта же, юный ученик странствующего аскета Суппии, на все лады восхвалял Будду, восхвалял Дхамму, восхвалял Сангху. Так оба они, учитель и ученик, говоря друг другу прямо противоположное, шаг за шагом следовали за Блаженным и толпой монахов.

И вот после ночи многие монахи поднявшись на заре, собравшись и усевшись в беседке, повели разговор такого рода: «Как чудесно, братья, как необычайно, братья, что Блаженный—все знающий, все видящий, арахант, в совершенстве просветленный—столь хорошо постиг различные склонности существ. Ведь вот странствующий аскет Суппия на все лады порицает Будду, порицает Дхамму, порицает Сангху; Брахмадатта же, юный ученик странствующего аскета Суппии, на все лады восхваляет Будду, восхваляет Дхамму, восхваляет Сангху. Так оба они, учитель и ученик, говоря друг другу прямо противоположное, шаг за шагом следуют за Блаженным и толпой монахов».

И вот Блаженный, узнав о такого рода разговоре этих монахов, подошел к той беседке и, подойдя, сел на предложенное сиденье. И сев, Блаженный обратился к монахам: «Ради какой беседы вы сейчас уселись здесь, монахи, и на чем же прервалась беседа между вами?»

Вслед за этими словами монахи так сказали Блаженному: «Господин! После ночи, поднявшись на заре, собравшись и усевшись в беседке, мы повели здесь разговор такого рода: «Как чудесно, братья, как необычно, братья, что Блаженный—все знающий, все видящий, арахант, в совершенстве просветленный, столь хорошо постиг различные склонности существ! Ведь вот странствующий аскет Суппия на все лады порицает Будду, порицает Дхамму, порицает Сангху. Брахмадатта же, юный ученик странствующего аскета Суппии, на все лады восхваляет Будду, восхвалет Дхамму, восхваляет Сангху. Так оба они, и учитель, и ученик, говоря друг другу прямо противоположное, следуют за блаженным и толпой монахов». На этом, господин, и прервалась беседа между нами, когда приблизился Блаженный»

«Когда другие порицают меня, или порицают Дхамму, или порицают Сангху, то вы, монахи, не должны испытывать ни гнева, ни недовольства, ни неприязни в сердце. Если вы, монахи, будете сердиться и горевать, когда другие порицают меня, или порицают Дхамму, или порицают Сангху, то вам же будет от этого ущерб. Если вы, монахи, будете сердиться или горевать, когда другие порицают меня, или порицают Дхамму, или порицают Сангху, то сможете ли вы судить, справедливо или несправедливо говорят другие?—«Конечно, нет, господин».

«Когда другие порицают меня или порицают Дхамму, или порицают Сангху, то вы, монахи, должны разъяснить как неверно то, что неверно. По такой-то причине это неверно, по такой-то причине это неправильно и нет этого у нас, и нельзя у нас этого найти».

«Когда же другие восхваляют меня, или восхваляют Дхамму, или восхваляют Сангху, то вы, монахи, не должны испытывать ни радости, ни удовлетворения, ни веселья в сердце. Если вы, монахи, будете радостны, довольны, веселы, когда другие восхваляют меня, или восхваляют Дхамму, или восхваляют Сангху, то вам же будет от этого ущерб. Когда другие восхваляют меня, или восхваляют Дхамму, или восхваляют Сангху, то вы, монахи, должны разъяснить как вернее то, что верно: «По такой-то причине это верно, по такой-то причине это правильно, и есть это у нас, и можно это найти у нас».

Меньший сказ о праведности: (Сила Чула)

Столь незначительно, монахи, столь ничтожно и связано лишь с нравственностью то, что способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате, что же это такое, монахи,—столь незначительное, столь ничтожное и связанное лишь с нравственностью, что способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате?

«Отказавшись уничтожать живое, избегая уничтожать живое, отшельник Готама без палки и без оружия, скромный, полный сострадания, пребывает в доброте и сочувствии ко всем живым существам»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«Отказавшись брать то, что не дано ему, избегая брать то, что не дано ему, отшельник Готама, берущий лишь то, что дано, желающий лишь того, что дано, пребывает чистый сердцем, не зная воровства»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«Отказавшись от нецеломудрия, целомудренный отшельник Готама удаляется и воздерживается от всеобщего обычая совокупления»—вот что, монахи, способен произнести миской человек, произнося хвалу Татхагате.

«Отказавшись от лживой речи, избегая лживой речи, отшельник Готама говорит правду, связан с правдой, наделен, достоин доверия, не обманывает людей»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнеся хвалу Татхагате.

«Отказавшись от клеветнической речи, избегая клеветнической речи, отшельник Готама не рассказывает в другом месте услышанного здесь, чтобы не вызвать раздора со здешними, и не рассказывает здесь услышанного в другом месте, чтобы не вызвать раздора с тамошними. Он соединяет разобщенных, поощряет соединенных, удовлетворен согласием, доволен согласием, наслаждается согласием, ведет речь, родящую согласие»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«Отказавшись от грубой речи, избегая грубой речи, отшельник Готама ведет лишь такую речь, которая безгрешна, радует слух, добра, доходит до сердца, вежлива, дорога многим людям, приятна многим людям»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«Отказавшись от легкомысленной болтовни, избегая легкомысленной болтовни, отшельник Готама говорит вовремя, говорит о действительно происшедшем, говорит с пользой, говорит об истине, говорит о должном поведении, своевременно ведет достопамятную речь, обоснованную, соразмерную, несущую пользу»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«Отшельник Готама избегает наносить вред семенам и растениям всех видов.

Отшельник Готама избегает принимать пищу не вовремя, принимая пищу раз в день и воздерживается от нее ночью.

Отшельник Готама избегает посещать зрелище с танцами, пением и музыкой.

Отшельник Готама избегает употреблять венки, благовония, притирания, заниматься украшениями и нарядами.

Отшельник Готама избегает пользоваться высоким ложем или большим ложем.

Отшельник Готама избегает принимать золото и серебро.

Отшельник Готама избегает принимать неприготовленное в пищу зерно.

Отшельник Готама избегает принимать сырое мясо.

Отшельник Готама избегает принимать женщин и молодых девушек.

Отшельник Готама избегает принимать рабынь и рабов.

Отшельник Готама избегает принимать коз и овец.

Отшельник Готама избегает принимать петухов и свиней.

Отшельник Готама избегает принимать слонов, коров, коней и кобыл.

Отшельник Готама избегает принимать поля и имущество.

Отшельник Готама избегает исполнять обязанности вестника или посыльного.

Отшельник Готама избегает покупать и продавать.

Отшельник Готама избегает обманывать на весах, обманывать в монете, обманывать в мере.

Отшельник Готама избегает криводушия, нечестности, коварства, изворотливости.

Отшельник Готама избегает ранить, убивать, заключать в оковы, разбойничать, грабить, применять насилие—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

Окончена краткая глава о нравственности.

Средний сказ о праведности: (Сила Мадджжхима)

«В то время, как некоторые отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности наносить подобным образом вред семенам и растениям всех видов—а именно: плодящимся от корня, плодящимся от ветки, плодящимся от колодца, плодящимся от верхушки, и, в-пятых, плодящимся от семени,—отшельник Готама избегает наносить подобным образом вред семенам и растениям «—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности собирать и использовать подобным образом запасы—а именно: запасы еды, запасы питья, запасы одежды, запасы обуви, запасы постелей, запасы благовоний, запасы лакомств,—отшельник Готама избегает собирать и использовать подобным образом запасы—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности посещать подобным образом зрелища—а именно, танцы, пение, музыку, представления, декламацию, игру на цимбалах, выступления царских певцов, игру на барабане, волшебные сцены, акробатические трюки чандал, борьбу слонов, борьбу коней, борьбу буйволов, борьбу быков, борьбу козлов, борьбу баранов, борьбу петухов, борьбу перепелов, борьбу на дубинках, борьбу на кулаках, схватку, учебное сражение, сбор воинов, боевой строй, смотр войск,—отшельник Готама избегает посещать подобным образом зрелища»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности предаваться подобным образом игре в кости и легкомыслию,—а именно: играм «восемь полей», «десять полей», «пространство», «окружной путь», «сантика», «кхалика», «сучок» «рука- кисточка», играм с шарами, трубочками из листьев, маленьким плугом, моккхачике, играм с маленькой ветряной мельницей, маленькой меркой, повозочкой, маленьким луком, угадыванию букв, угадыванию мыслей, подражанию телесным недостаткам,—отшельник Готама избегает предаваться подобным образом игре в кости и легкомыслию»,—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности пользоваться подобным образом высоким ложем или большим ложем, а именно: удлиненным сиденьем, ложем с изображениями животных на его подпорках, пышным руном, пестрым стеганым одеялом, белым шерстяным одеялом, шерстяным покрывалом, украшенным цветами, подстилкой из хлопка, шерстяным покрывалом с изображением зверей, покрывалом с бахромой по бокам, покрывалом с бахромой на одной стороне, покрывалом, расшитым драгоценностями, шелковым покрывалом, ковром для танцовщиц, покрывалом для слонов, покрывалом для коней, покрывалом для колесницы, покрывалом из кожи черной антилопы, подстилкой из превосходной кожи антилопы кадали, покрывалом с балдахином, ложем с красными подушками у изголовья и в ногах,—отшельник Готама избегает пользоваться подобным образом высоким ложем или большим ложем»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности заниматься подобным образом украшениями и нарядами, а именно: умащением, массажем, омовением, растиранием, пользоваться зеркалом, глазной мазью, венками, притираниями, пудрой для лица, мазью для лица, браслетами, перевязью на голове, тростью для прогулок, лекарствами, мечем, зонтом, пестрыми сандалиями, тюрбанами, диадемой, опахалом из хвоста буйвола, белыми долгополыми одеждами—отшельник Готама избегает заниматься подобным образом украшениями и нарядами»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают подобным образом в склонности к низменным беседам—а именно: беседам о царе, беседам о ворах, беседам о советниках, беседам о войске, беседам об опасности, беседам о сражении, беседам о еде, беседам о питье, беседам об одеждах, беседам о ложах, беседам о венках, беседам о благовониях, беседам о родственниках, беседам о повозках, беседам о деревнях, беседам о торговых селениях, беседам о городах, беседам о странах, беседам о женщинах, беседам о мужчинах, беседам о героях, беседам о дорогах, беседам о водоемах, беседам о прежде умерших, беседам о всякой всячине, разговорам о мире, разговоре об океане, беседам о том, что существует и чего не существует—отшельник Готама избегает подобным образом низменных бесед»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают подобным образом в склонности к пререканиям—а именно: «Ты не знаешь дхармы и должного поведения—я знаю Дхамму и должное поведение!», «Как ты узнаешь Дхамму и должное поведение?», «Ты следуешь ложным путем, я следую истинным путем!», «Я последователен—ты непоследователен!», «Ты сказал в конце то, что следовало сказать в начале, и сказал в начале то, что следовало сказать в конце!», «Мысль у тебя непродумана и превратна!», «Твоя речь опровергнута, ты побежден!», «Оставь эту речь или разъясни, если можешь!»—отшельник Готама избегает подобным образом пререканий»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности исполнять подобным образом обязанности вестника или посыльного—а именно: у царей, царских советников, кшатриев, брахманов, домохозяев, юношей, передавая «иди сюда», «или туда», «возьми это», «неси это туда»—отшельник Готама избегает исполнять подобным образом обязанность вестника или посыльного»—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, бывают и обманщиками и болтунами, и прорицателями, и фокусниками страстно желая все новой и новой прибыли,—отшельник Готама избегает подобным образом обмана и болтовни,—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

Окончена средняя глава о нравственности.

Больший сказ о праведности: (Сила Маха)

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают подобным образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью,—а именно: истолковывая особенности частей тела, предзнаменования, небесные явления, сны, знаки на теле, изъеденные мышами одежды, совершая жертвоприношения на огне, жертвоприношение ложкой, жертвоприношение шелухой риса, жертвоприношение красной пыльцой между шелухой и зерном, жертвоприношение зернами риса, жертвоприношение очищенным маслом, жертвоприношение сезамовым маслом, жертвоприношение ртом, жертвоприношение кровью; используя знание частей тела, знание строений, знание полей, знание благоприятных заклинаний, знание духов умерших, знание земли, знание змей, знание яда, знание скорпионов, знание мышей, знание птиц, знание ворон, предсказание срока жизни, заговор от стрел, понимание языка животных,—отшельник Готама избегает подобным образом низменных знаний и неправедной жизни»—вот что монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают подобным образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью—а именно:

истолковывая знаки на драгоценностях, знаки на палках, знаки на одеждах, знаки на мечах, знаки на стрелах, знаки на луках, знаки на оружии, знаки на женщинах, знаки на мужчинах, знаки на юношах, знаки на девушках, знаки на рабах, знаки на рабынях, знаки на слонах, знаки на конях, знаки на буйволах, знаки на быках, знаки на коровах, знаки на козлах, знаки на баранах, знаки на петухах, знаки на перепелах, знаки на ящерицах, знаки на длинноухих животных, знаки на черепахах, знаки на диких зверях—отшельник Готама избегает подобным образом низменных знаний и неправедной жизни»,—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают подобным образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью—а именно: предсказывая, что будет выступление царя в поход, не будет выступления царя; будет наступление здешнего царя, будет отступление чужого царя; будет наступление чужого царя, будет отступление здешнего царя; будет победа здешнего царя, будет поражение чужого царя; будет победа чужого царя, будет поражение здешнего царя, будет победа одного, будет поражение другого,—отшельник Готама избегает подобным образом низменных знаний и неправедной жизни» вот что, монахи способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают подобным образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью—а именно: предсказывая, что будет затмение Луны, будет затмение Солнца, будет затмение звезд, будет движение Луны и Солнца по своему обычному пути, будет движение Луны и Солнца по необычному пути, будет движение звезд по своему обычному пути, будет движение звезд по необычному пути, будет падение метеоров, будет пламя, охватившее горизонт, будет землетрясение, будет гром с неба, будет восход, заход, замутнение, очищение Луны, Солнца, звезд: предсказывая, что таков будет результат затмения Луны, таков будет результат затмения Солнца, таков будет результат затмения звезд, таков будет результат движения Луны и Солнца по своему обычному пути, таков будет результат движения Луны и Солнца по необычному пути, таков будет результат движения звезд по своему обычному пути, таков будет результат движения звезд по необычному пути, таков будет результат падения метеоров, таков будет результат пламени, охватившего горизонт, таков будет результат землетрясения, таков будет результат грома с неба, таков будет результат восхода, захода, замутнения, очищения Луны, Солнца, звезд—отшельник Готама избегает подобным образом низменных знаний и неправедной жизни»,—вот что монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают подобным образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью—а именно: предсказывая, что будет обильный дождь, будет недостаток в дожде, будет обилие пищи, будет недостаток в пище, будет спокойствие, будет опасность, будет болезнь, будет здоровье; считая по пальцам, вычисляя, производя сложение, сочиняя стихи, рассуждая о природе,—отшельник Готама избегает подобным образом низменных знаний и неправедной жизни»,—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают подобным образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью,—а именно: устанавливая благоприятное время для введения новобрачной в дом, выдачи замуж, мирных переговоров, вражды, взыскания долгов, раздачи денег; вызывая колдовством счастье, вызывая несчастье, вызывая выкидыш, сковывая язык, смыкая челюсти, заговаривая руки, заговаривая уши, вопрошая зеркало о будущем, вопрошая девушку, вопрошая божество, почитая Солнце, почитая великого, извергая огонь изо рта, призывая Сири—отшельник Готама избегает подобным образом низменных знаний и неправедной жизни»,—вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

«В то время, как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают подобным образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью—а именно: склоняя на милость богов, исполняя обеты, заклиная духов, пребывая в земляном жилище, вызывая потенцию, вызывая импотенцию, определяя место для постройки, освящая место; совершая ритуальное полоскание рта, омовение, жертвоприношение; предписывая рвотное, слабительное, очищающее сверху, очищающее снизу, очищающее голову, масло для ушей, облегчающее средство для глаз, снадобье для носа, глазную мазь, умащивание; бывая глазными врачами, хирургами, леча детей, давая целебные коренья, освобождая от ставшего ненужным лекарства,—отшельник Готама избегает подобным образом низменных знаний и неправедной жизни», вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

Вот, монахи, то, столь незначительное, столь ничтожное и связанное лишь с нравственностью, что способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

Закончена большая глава о нравственности.

Восемнадцать мнений о прошлом: (Пуббантану Диттхи)

Есть, монахи, и другие вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами и поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Каковы же, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате ?

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, занятые прежними временами, рассуждающие о прежних временах, на восемнадцати основаниях выдвигающие различные суждения о прежних временах. Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, занятые прежними временами, рассуждающие о прежних временах, на восемнадцати основаниях, выдвигающие различные суждения о прежних временах?

Четыре мнения о вечных мире и «я»: (Сассата Диттхи)

Есть, монахи, некоторые, отшельники и брахманы, проповедующие вечность, на четырех основаниях учащие, что и свое «я» и мир вечны. Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, на четырех основаниях учащие, что и свое «я» и мир вечны?

Первое положение

Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман, благодаря усердию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних существованиях, а именно: в одном рождении, в двух рождениях, в трех рождениях, в четырех рождениях, в пяти рождениях, в десяти рождениях, в двадцати рождениях, в тридцати рождениях, в сорока рождениях, в пятидесяти рождениях, в ста рождениях, в тысяче рождений, в сотне тысяч рождений, во многих сотнях рождений, во многих тысячах рождений, во многих сотнях тысяч рождений: «Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достигнув такого-то срока жизни. Вслед за тем оставив существование, я был вновь рожден здесь»—так вспоминает он во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних существованиях. И он говорит: «Вечны и свое «я» и мир—бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп, и когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно. В чем же причина? Ведь благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, я обретаю такую сосредоточенность разума, что вспоминаю сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних существованиях—а именно: в одном рождении, в двух рождениях, в трех рождениях, в четырех рождениях, в тридцати рождениях, в сорока рождениях, в пятидесяти рождениях, в ста рождениях, в тысяче рождений, в сотне тысяч рождений, во многих сотнях рождений, во многих тысячах рождений, во многих сотнях тысяч рождений:—«Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, с таким- то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился здесь»—так вспоминаю я во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних существованиях. Отсюда я и знаю то, что вечны и свое «я» и мир—бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп, что когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, то это также вечно».

Таково, монахи, первое положение, исходя из которого и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое «я» и мир вечны.

Второе положение

Каково же второе положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое «я» и мир вечны?

Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман, благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних существованиях, а именно: в одном периоде свертывания и развертывания мира, в двух периодах свертывания и развертывания мира, в трех периодах свертывания и развертывания мира, в четырех периодах свертывания и развертывания мира, в пяти периодах свертывания и развертывания мира, в десяти периодах свертывания и развертывания мира—«Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким- то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь»—так вспоминает он во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних существованиях. И он говорит: «Вечны и свое «я» и мир—бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп,—и когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно. В чем же причина? Ведь благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, я обретаю такую сосредоточенность разума, что вспоминаю сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних существованиях—именно: в одном периоде свертывания и развертывания мира, в трех периодах свертывания и развертывания мира, в четырех периодах свертывания и развертывания мира, в пяти периодах свертывания и развертывания мира, в десяти периодах свертывания и развертывания мира: «Там я жил под таким-то именем, в таком- то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытывал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте, там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь».—Так вспоминаю я во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних существованиях. Отсюда я и знаю то, что вечны свое «я» и мир—бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп—и что когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, то это также вечно».

Таково, монахи, второе положение, исходя из которого и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое «я» и мир вечны.

Третье положение

Каково же третье положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое «я» и мир вечны?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман, благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних существованиях,—а именно: в десяти периодах свертывания и развертывания мира, в двадцати периодах свертывания и развертывания мира, в тридцати периодах свертывания и развертывания мира, в сорока периодах свертывания и развертывания мира».—Там я был под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь»—так вспоминает он во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних существованиях. И он говорит: «Вечны и свое «я» и мир—бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп,—и когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно.

В чем же причина? Ведь благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, я обретаю такую сосредоточенность разума, что вспоминаю сосредоточенным разумом различные места, где пребывали в прежних существованиях—а именно: в десяти периодах свертывания и развертывания мира, в двадцати периодах свертывания и развертывания мира, в сорока периодах свертывания и развертывания мира :—«Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни, вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, достиг такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь»,—так вспоминаю я во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних существованиях. Отсюда я и знаю то, что вечны и свое «я» и мир—бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп,—и что, когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, то это также вечно.

Таково, монахи, третье положение, исходя из которого и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое «я» и мир вечны.

Четвёртое положение

Каково же четвертое, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое «я» и мир вечны?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман предается рассуждению и исследованию. И убежденный рассуждением, связанный исследованием, он произносит такое собственное заключение: «Вечны и свое «я» и мир—бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп,—и когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляет существование, вновь рождается, это также вечно».

Таково, монахи, четвертое положение, исходя из которого некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое «я» и мир вечны.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие вечность, на четырех основаниях, учащие, что и свое «я» и мир вечны. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют вечность и учат, что и свое «я» и мир вечны, делают так на четырех этих основаниях или на каком-нибудь одном из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; непривязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам, которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Окончен первый раздел поучения

Четыре мнения об отчасти вечных и отчасти невечных мире и «я»: (Екаччасассата Диттхи)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не-вечность; на четырех основаниях учения, что и свое «я» и мир отчасти вечны, отчасти не вечны. Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не- вечность; на четырех основаниях учащие, что и свое «я» и мир отчасти вечны, отчасти не вечны?

Первое положение: (о Брахме-творце мира)

Время от времени, монахи, настает пора, когда по истечению длительного периода этот мир свертывается. Когда свертывается мир, то существа по большей части переходят в мир сияния. Там они находятся долгое, длительное время, состоя из разума, питаясь радостью, излучая собой сияние, двигаясь в пространстве, пребывая во славе.

Время от времени, монахи, настает пора, когда по истечению длительного периода этот мир развертывается. Когда развертывается мир, то появляется пустой дворец Брахмы. И тогда то или иное существо, оттого ли, что окончился его срок или окончилось действие заслуг, оставляет существование в сонме сияния и вновь рождается во дворце Брахмы. Там оно находится долгое, длительное время, состоя из разума, питаясь радостью, излучая собой сияние, двигаясь в пространстве, пребывая во славе.

Там у него, пребывающего долгое время в одиночестве, возникает тревога, неудовлетворенность, беспокойство: «О, если бы и другие существа могли достичь здешнего состояния!» Тогда другие существа, оттого ли, что окончился срок или окончилось действие заслуг, оставляют существование в сонме сияния и вновь рождаются во дворце Брахмы спутниками того существа. Там они находятся долгое, длительное время, состоя из разума, питаясь радостью, излучая собой сияние, двигаясь в пространстве, пребывая во славе.

Тогда, монахи, то существо, которое первым родилось вновь, говорит себе так: «Я—Брахма, великий Брахма, победоносный, непобедимый, всевидящий, всесильный, владыка, творец, созидатель, наилучший устроитель, повелитель, отец бывшего и будущего! Мною сотворены эти существа. В чем же причина?

Ведь раньше я сказал себе так: «О, если бы и другие существа могли достичь здешнего состояния!» Таково было стремление моего разума, и вот другие существа, достигли здешнего состояния. И те существа, которые позже родились вновь, тоже говорят себе так: «Ведь он—досточтимый Брахма, великий Брахма, победоносный, непобедимый, всевидящий, всесильный, владыка, творец, созидатель, наилучший устроитель, повелитель, отец бывшего и будущего. Мы сотворены этим почтенным Брахмой? В чем же причина? Ведь мы видели, что он первым родился здесь вновь, а мы позже родились вновь».

И вот, монахи, то существо, которое первым родилось вновь, бывает долговечнее, и красивее, и сильнее, те же существа, которые позже родились вновь, бывают недолговечнее, и некрасивее, и бессильнее.

И может произойти так, монахи, что то или иное существо, оставив существование в этом сонме, достигает здешнего земного состояния. Достигнув здешнего состояния, оно оставляет дом и странствует бездомным. Оставив дом и будучи бездомным странником, оно благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастрою, обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом то место, где пребывало в прежнем существовании, но не вспоминает другого места, кроме него. И оно говорит: «Ведь тот досточтимый Брахма, великий Брахма, победоносный непобедимый, всевидящий, всесильный, владыка, творец, созидатель, наилучший устроитель, повелитель, отец бывшего и будущего—досточтимый Брахма, которым мы сотворены, постоянен, стоек, вечен, не подвержен изменению и вечно пребывает таким. Мы же, которые были сотворены этим Брахмой,—мы достигли здешнего земного состояния непостоянными, нестойкими, недолговечными, поверженными уходу из существования».

Таково, монахи, первое положение, исходя из которого и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не- вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны.

Второе положение: (о богах «испорченных удовольствием»)

Каково же второе положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не- вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны?

Есть, монахи, боги по имени «Испорченные удовольствием». Долгое время они пребывают в приверженности к веселью, удовольствиям, сладострастию. У них, пребывающих долгое время в приверженности к веселью, удовольствиям, сладострастию, теряется способность к самопознанию, и с утратой способности самопознания эти боги оставляют существование в этом сонме.

И может произойти так, монахи, что то или иное существо, оставив существование в этом сонме, достигает здешнего земного состояния. Достигнув здешнего состояния, оно оставляет дом и странствует бездомным. Оставив дом и будучи бездомным странником, оно благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом то место, где пребывало в прежнем существовании, но не вспоминает другого места, кроме него. И оно говорит: «Ведь те досточтимые боги, которые не «Испорченные удовольствием»,—те не пребывают долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию. У них, не пребывающих долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию, не теряется способность самопознания, и не утратив способности самосознания, те боги не оставляют существования в этом сонме, постоянны, стойкие, вечны, не подвержены изменению и вечно пребывают такими. Мы же, которые были «Испорченные удовольствием»,—мы пребывали долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию. У нас, пребывающих долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию, теряется способность самосознания и с утратой способности самосознания, мы, оставив существование в этом сонме, достигли здешнего состояния непостоянными, нестойкими, недолговечными, подверженными уходу из существования».

Таково, монахи, второе положение, исходя из которого и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не- вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны.

Третье положение: (о богах «испорченных разумом»)

Каково же третье положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не- вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны?

Есть, монахи, боги по имени «Испорченные разумом». Долгое время они рассуждают друг о друге. Когда они долгое время рассуждают друг о друге, портятся их мысли друг о друге. Испорченные в мыслях друг о друге они ослаблены телом, ослаблены мыслями. Эти боги покидают существование в этом сонме.

И может произойти так, монахи, что-то или иное существо, оставив существование в этом сонме, достигает здешнего (земного) состояния. Достигнув здешнего состояния, оно оставляет дом, странствует бездомным, оставив дом и, будучи бездомным странником, оно благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом то место, где пребывало в прежнем существовании, но не вспоминает другого места, кроме него. И оно говорит: «Ведь те досточтимые боги, которые не «Испорченные разумом»,—те не рассуждают долгое время друг о друге. Когда те не рассуждают, долгое время друг о друге, не портятся их мысли друг о друге. Неиспорченные в мыслях друг о друге, они не ослаблены телом, не ослаблены мыслями. Те боги не оставляют существования в этом сонме, постоянны, стойки, вечны, не подвержены изменению и вечно пребывают такими. Мы же, которые были «Испорченными разумом»,—мы долгое время рассуждали друг о друге. Когда мы долгое время рассуждали друг о друге, испортились наши мысли друг о друге. Испорченные в мыслях друг о друге, мы ослаблены телом, ослаблены мыслями. Оставив существование в этом сонме, мы достигли здешнего состояния непостоянными, нестойкими, недолговечными, подверженными уходу из существования.

Таково, монахи, третье положение, исходя из которого и о котором, говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не- вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны.

Четвёртое положение: (о логическом умозаключении)

Каково же четвертое положение, исходя из которого, и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не- вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман предается рассуждению и исследованию. И убежденный рассуждением, влекомый исследованием он произносит такое собственное заключение: «Ведь то, что зовется глазом, и ухом, и носом, и языком, и телом—это своя «я», непостоянно, нестойко, не вечно, подвержено изменению. То же, что зовется мыслью, или разумом, или сознанием,—это свое «я»—постоянно, стойко, вечно, не подвержено изменению и вечно пребывает таким.

Таково, монахи четвёртое положение, исходя из которого, и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти и не вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие отчасти вечность, отчасти не вечность, на четырех основаниях, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют отчасти вечность, отчасти не вечность и учат, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны, делают так на четырех этих основаниях или на каком-нибудь одном из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Достигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам,—которые возглашают сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и поистине ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Четыре мнения о конечном или бесконечном мире: (Антананта Диттхи)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, на четырех основаниях учащие, что мир конечен или бесконечен. Исходя же из чего, и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, на четырех основаниях, учащие, что мир конечен или бесконечен?

Первое положение: (о сознании пребывающем в конечности мира)

Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман, благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что пребывает сосредоточенным разумом в сознании конечности мира. И он говорит: «Мир этот конечен, ограничен вокруг. Почему же? Потому, что благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, я обретаю такую сосредоточенность разума, что пребываю сосредоточенным разумом в сознании конечности мира. Отсюда я и знаю то, что мир этот конечен, ограничен вокруг».

Таково, монахи, первое положение, исходя из которого, и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие конечное и бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Второе положение: (о сознании пребывающем в бесконечности мира)

Каково же второе положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман, благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, обретает такую сосредоточенность разума, что пребывает сосредоточенным разумом в создании бесконечности мира. И он говорит: «Мир этот бесконечен, неограничен. Те отшельники и брахманы, которые говорят: «Мир этот конечен, ограничен вокруг»,—не правы. Мир этот бесконечен, неограничен. Почему же? Потому, что благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, я обретаю такую сосредоточенность разума, что пребываю сосредоточенным разумом в создании бесконечности мира. Отсюда я и знаю то, что мир этот бесконечен, безграничен».

Таково, монахи, второе положение, исходя из которого и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Третье положение: (о сознании пребывающем в конечности и бесконечности мира)

Каково же третье положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман, благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что пребывает сосредоточенным разумом в сознании конечности мира сверху и снизу и в сознании бесконечности его—поперёк. И он говорит: «Мир этот и конечен, и бесконечен. Те отшельники и брахманы, которые говорят: «Мир этот конечен, ограничен вокруг»,—неправы. И те отшельники и брахманы, которые говорят: «Мир этот бесконечен, безграничен»,—также не правы. Мир этот и конечен и бесконечен. Почему же? Потому, что благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, я обретаю такую сосредоточенность разума, что пребываю сосредоточенным разумом в сознании конечности мира сверху и снизу, и в сознании бесконечности его—поперек. Отсюда я и знаю то, что мир этот и конечен и бесконечен».

Таково, монахи, третье положение, исходя из которого, и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Четвёртое положение: (о логическом умозаключении)

Каково же четвертое положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман предается рассуждениям и исследованию. И убежденный рассуждением, влекомый исследованием, он произносит такое собственное заключение: «Мир этот ни конечен, ни бесконечен». Те отшельники и брахманы, которые говорят: «Мир этот конечен, ограничен вокруг»—не правы. И те отшельники, и брахманы, которые говорят: «Мир этот бесконечен, безграничен»—также не правы. И те отшельники, и брахманы, которые говорят: «Мир этот и конечен, и бесконечен»—так же не правы. Мир этот ни конечен, ни бесконечен».

Таково, монахи, четвертое положение, исходя из которого и о котором, говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие, конечное или бесконечное, на четырех основаниях учащие, что мир конечен или бесконечен. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют конечное или бесконечное и учат, что мир конечен или бесконечен, делают так на четырех основаниях или на каком-нибудь одном из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагате понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их, понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, а преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, трудные, ведомые лишь мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Четыре уклончивых мнения: (Амаравиккхепа Диттхи)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, на четырех основаниях ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба. Исходя же из чего, и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, на четырех основаниях ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивые, словно скользкая рыба.

Первое положение: (уклончивые из-за страха перед неправильной речью)

Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман не понимает, что это в согласии с истиной хорошо, не понимает, что это в согласии с истиной нехорошо. Говорит себе так: «Ведь я не понимаю, что это в согласии с истиной хорошо, не понимаю, что это в согласии с истиной нехорошо. И вот если бы, не понимая, что это в согласии с истиной хорошо, не понимая, что это в согласии с истиной нехорошо, я стал бы разъяснять, что это хорошо, стал бы разъяснять, что это нехорошо, то меня охватило бы стремление или страсть, или ненависть, или отвращение. Если меня охватило бы стремление или страсть, или ненависть, или отвращение, то я был бы не прав. Если я был бы не прав, то у меня возникла бы тревога. Если у меня возникла бы тревога, то у меня возникло бы препятствие». Итак, в страхе перед неправильной речью, гнушаясь неправильной речи, он не разъясняет, что это хорошо, не разъясняет, что это нехорошо—и ведет уклончивую речь, когда ему задают тот или иной вопрос, уклончивую, словно скользкая рыба: «Я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет».

Таково, монахи, первое положение, исходя из которого, и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба.

Второе положение: (уклончивые из-за страха перед зависимостью)

Каково же второе положение, исходя из которого, и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман не понимает, что это в согласии с истиной хорошо, не понимает, что это в согласии с истиной нехорошо. Говорит себе так: «Ведь я не понимаю, что это в согласии с истиной хорошо, не понимаю, что это в согласии с истиной нехорошо. И вот если бы, не понимая, что это в согласии с истиной хорошо, не понимая, что это в согласии с истиной нехорошо, я стал бы разъяснять, что это хорошо, стал бы разъяснять, что это нехорошо, то меня охватило бы стремление или страсть, или ненависть, или отвращение. Если меня охватило бы стремление или страсть, или ненависть, или отвращение, то я стал бы зависимым. Если я стал бы зависимым, то у меня возникла бы тревога. Если у меня возникла бы тревога, то у меня возникло бы препятствие». Итак, в страхе перед зависимостью, гнушаясь зависимостью, он не разъясняет, что это хорошо, не разъясняет, что это нехорошо—и ведет уклончивую речь, когда ему задают тот или иной вопрос, уклончивую, словно скользкая рыба: «Я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет».

Таково, монахи, второе положение, исходя из которого, и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба.

Третье положение: (уклончивые из страха перед расспросами)

Каково же третье положение, исходя из которого, и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман не понимает, что это в согласии с истиной хорошо, не понимает, что это в согласии с истиной нехорошо. И он говорит себе так: «Ведь я не понимаю, что это в согласии с истиной хорошо, не понимаю, что это в согласии с истиной нехорошо. И вот, если бы, не понимая, что это в согласии с истиной хорошо, не понимая, что это в согласии с истиной нехорошо, я стал бы разъяснять, что это хорошо, стал бы разъяснять, что это нехорошо, то у меня стали бы последовательно расспрашивать, просить о доказательствах, оспаривать—есть ведь такие отшельники и брахманы, мудрые, изощренные, искусные в спорах, способные пронзить волос, которые, я бы сказал, движутся, расщепляя ложные взгляды ходом своего постижения. И если бы они стали последовательно расспрашивать меня, просить о доказательствах, оспаривать, то я не смог бы дать им объяснения. Если бы я не мог дать им объяснения, то у меня возникла бы тревога. Если у меня возникла бы тревога, то у меня возникло бы препятствие». Итак, в страхе перед расспросами, гнушаясь расспросов, он ни разъясняет, что это хорошо, ни разъясняет, что это нехорошо и ведет уклончивую речь, когда ему задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба: «Я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет».

Таково, монахи, третье положение, исходя из которого, и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба.

Четвёртое положение: (уклончивые из-за глупости)

Каково же четвертое положение, исходя из которого, и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба?

Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман глуп, неразумен, и по глупости, по неразумению он ведет уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба:

«Если бы ты спросил меня: «Другой мир существует?» и я считал бы, что другой мир существует, то я объяснил бы, что другой мир существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Другой мир не существует?» и я считал бы, что другой мир не существует, то я объяснил бы, что другой мир не существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Другой мир и существует, и не существует?» и я считал бы, что другой мир и существует, и не существует, то я объяснил бы, что другой мир и существует, и не существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Другой мир ни существует, ни не существует?», и я считал бы, что другой мир ни существует, ни не существует, то я объяснил бы, что другой мир ни существует, ни не существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Самопроизвольно родившиеся и существуют, и не существуют?» и я считал бы, что самопроизвольно родившиеся и существуют, и не существуют, то я объяснил бы, что самопроизвольно родившиеся и существуют, и не существуют. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Самопроизвольно родившиеся ни существуют, ни не существуют?» и я считал бы, что самопроизвольно родившиеся ни существуют, ни не существуют, то я объяснил бы, что самопроизвольно родившиеся ни существуют, ни не существуют. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Созревший плод добрых и злых действий существует?» и я считал бы, что созревший плод добрых и злых действий существует, то я объяснил бы, что созревший плод добрых и злых действий существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Созревший плод добрых и злых действий не существует?» и я считал бы, что созревший плод добрых и злых действий не существует, то я объяснил бы, что созревший плод добрых и злых действий не существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Созревший плод добрых и злых действий и существует, и не существует?» и я считал бы, что созревший плод добрых злых действий и существует и не существует, то я объяснил бы, что созревший плод добрых и злых действий и существует и не существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Созревший плод добрых и злых действий ни существует, ни не существует?» и я считал бы, что созревший плод добрых злых действий ни существует ни не существует, то я объяснил бы, что созревший плод добрых и злых действий ни существует ни не существует. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Татхагата существует после смерти?» и я считал бы, что Татхагата существует после смерти, то я объяснил бы, что Татхагата существует после смерти. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Татхагата не существует после смерти?» и я считал бы, что Татхагата не существует после смерти, то я объяснил бы, что Татхагата не существует после смерти. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спросил меня: «Татхагата и существует, и не существует после смерти?» и я считал бы, что Татхагата и существует, и не существует после смерти, то я объяснил бы, что Татхагата и существует, и не существует после смерти. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Если бы ты спрашивал меня: «Татхагата ни существует, ни не существует после смерти?» и я считал бы, что Татхагата ни существует, ни не существует после смерти, то я объяснил бы, что Татхагата ни существует, ни не существует после смерти. Но я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.

Таково, монахи, четвертое положение, исходя из которого, и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, на четырех основаниях ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба, делают так на четырех основаниях, или на каком-нибудь из них—нет кроме этого других оснований. Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так- то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и увидев собственными глазами и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Два мнения о беспричинном возникновении: (Адхиччасамуппаннавада)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие беспричинное возникновение, на двух основаниях учащие, что и свое «я», и мир возникли без причины. Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие беспричинное возникновение, на двух основаниях учащие, что и свое «я», и мир возникли без причины?

Первое положение: (о «бессознательных богах»)

Есть, монахи, боги по имени «Бессознательные существа»—с возникновением сознания эти боги оставляют существование в этом сонме. И вот может произойти так, монахи, что то или иное существо, оставив существование в этом сонме, достигает здешнего земного состояния. Достигнув здешнего состояния, оно оставляет дом и странствует бездомным. Оставив дом и будучи бездомным, оно, благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению, обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом возникновение своего сознания, но не вспоминает другого, кроме этого. И оно говорит: «И свое «я», и мир возникли без причины. Отчего же это? Потому что прежде меня не было, теперь же я есть; не существовав, я вступил в существование».

Второе положение: (о логическом умозаключении)

Каково же второе положение, исходя из которого и о котором говорят почтенные отшельники и брахманы, проповедующие беспричинное возникновение, учащие, что и свое «я» и мир возникли без причины?

Вот, монахи, какой- нибудь отшельник или брахман предается рассуждению и исследованию. И убежденный рассуждением, связанный исследованием, он произносит такое собственно заключение: «И свое «я», и мир возникли без причины».

Таково, монахи, второе положение, исходя из которого и о котором говорят некоторые отшельники и брахманы, проповедующие беспричинное возникновение, учащие, что и свое «я», и мир возникли без причины.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие беспричинное возникновение, на двух основаниях учащие, что и свое «я», и мир возникли без причины. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют беспричинное возникновение и учат, что и свое «я», мир возникли без причины, делают так на двух этих основаниях или на каком-нибудь одном из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы, и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, занятые прежними временами, рассуждающие о прежних временах, на восемнадцати основаниях выдвигающие различные суждения о прежних временах. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и выдвигают различные суждения о прежних временах, делают так на восемнадцати этих основаниях или на каком-нибудь одной из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и увидев собственными глазами, и, поистине, ради которые следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

44. мнения о будущем: (Апарантану Диттхи)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, занятые временами, рассуждающие о будущих временах, на сорока четырех основаниях выдвигающие различные суждения о будущих временах. Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, занятые будущими временами, рассуждающие о будущих временах, на сорока четырех основаниях выдвигающие различные суждения о будущих временах?

Шестнадцать мнений о существовании «я» после смерти: (Уддхамагхатаника Саннавада)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие сознание вслед за кончиной, на шестнадцати основаниях учащие, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной.

Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие сознание вслед за кончиной, на шестнадцати основаниях учащие, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной?

«После смерти свое «я» имеет форму, свободно от недуга, наделено сознанием»—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» не имеет формы, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» и имеет форму и не имеет формы, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» ни имеет форму, ни не имеет формы, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я», конечно, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я», бесконечно, свободно от недуга, наделено сознанием»—так учат они о нем.
«После смерти свое «я», и конечно, и бесконечно, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я», ни конечно, ни бесконечно, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» сознает единство, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» сознает множественность, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» сознает ограниченность, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» сознает безграничность, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» всецело счастливо, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» всецело несчастливо, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» всецело счастливо, и несчастливо, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» всецело ни счастливо, ни несчастливо, свободно от недуга, наделено сознанием»,—так учат они о нем.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие сознание вслед за кончиной, на восемнадцати основаниях учащие, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют сознание вслед за кончиной и учат, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной, делают так на восемнадцати этих основаниях или на каком-нибудь одной из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: 'Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Окончен второй раздел поучения

Восемь мнений об отсутствии сознания у «я» после смерти: (Уддхамагхатаника Асаннивада)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие отсутствие сознания вслед за кончиной, на восьми основаниях учащие, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной.

Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие отсутствие сознания вслед за кончиной, на восьми основаниях учащие, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной.

«После смерти свое «я» имеет форму, свободно от недуга, лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» не имеет формы, свободно от недуга, лишено сознания,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» имеет форму, и не имеет формы, свободно от недуга, лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» ни имеет форму, ни не имеет формы, свободно от недуга, лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» конечно, свободно от недуга, лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» бесконечно, свободно от недуга, лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» и конечно, и бесконечно, свободно от недуга, лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» ни конечно, ни бесконечно, свободно от недуга, лишено сознания»,—так учат они о нем.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие отсутствие сознания вслед за кончиной, на восьми основаниях учащие, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют отсутствие сознания вслед за кончиной и учат, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной делают так на восьми этих основаниях или на каком-нибудь одном из них,—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Восемь мнений ни о наличии, ни об отсутствии сознания у «я» после смерти: (Уддхамагхатаника Невасанни Насаннивада)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие, что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, на восьми основаниях учащие, что свое «я» вслед за кончиной ни наделено сознанием, ни лишено сознания.

Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие, что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, на восьми основаниях учащие, что свое «я» вслед за кончиной ни наделено сознанием, ни лишено сознания?

«После смерти свое «я» имеет форму, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» не имеет формы, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» и имеет форму, и не имеет формы, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» ни имеет форму, ни не имеет формы, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» конечно, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» бесконечно, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» и конечно, и бесконечно, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.
«После смерти свое «я» ни конечно, ни бесконечно, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания»,—так учат они о нем.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие, что вслед за кончиной, нет ни сознания, ни отсутствия сознания, на восьми основаниях учащие, что свое «я» вслед за кончиной ни наделено сознанием, ни лишено сознания. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют отсутствие сознания вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и учат, что свое «я» вслед за кончиной ни наделено сознанием, ни лишено сознания, делают так на восьми этих основаниях или на каком-нибудь одном из них,—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Семь мнений о полном уничтожении «я» после смерти: (Уччхедавада)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие разрушение, на семи основаниях учащие о разрушении, гибели, уничтожении живого существа. Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие разрушение, на семи основаниях учащие, о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман говорит так, следует такому воззрению: «Ведь поскольку, досточтимый, это свое «я» имеет форму, состоит из четырех великих элементов, рождено матерью и отцом, разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению».—Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не подвергается столь полному разрушению. Существует ведь, досточтимый, другое свое «я»—божественное, имеющее форму, принадлежащее к миру чувственного, питающееся материальной пищей. Ты не знаешь, не видишь его. Я знаю, вижу его. И вот, досточтимый, поскольку это свое «я» разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению».—Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не подвергается столь полному разрушению. Существует ведь, досточтимый, другое свое «я»—божественное, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях. Ты не знаешь, не видишь его. Я знаю, вижу его. И вот, досточтимый: поскольку это свое «я» разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению.—Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не подвергается столь полному разрушению. Существует ведь, досточтимый, другое свое «я», которое, всецело преодолев сознание форм, избавившись от сознания противодействия, отвлекшись от сознания множественности, достигает уровня бесконечности пространства и мыслит: «Пространство бесконечно». Ты не знаешь, не видишь его. Я знаю, вижу его. И вот, досточтимый, поскольку это свое «я» разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению». Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не подвергается столь полному разрушению. Существует ведь, досточтимый, другое свое «я», которое, всецело преодолев уровень бесконечности пространства, достигает уровня бесконечности разумения и мыслит: «Разумение бесконечно». Ты не знаешь, не видишь его. Я знаю, вижу его. И вот, досточтимый, поскольку это свое «я» разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению». Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не подвергается столь полному разрушению. Существует ведь, досточтимый, другое свое «я», которое, всецело преодолев уровень бесконечности, разумения, достигает уровня отсутствуя чего бы то ни было и мыслит: «Не существует ничего». Ты не знаешь, не видишь его. Я знаю, вижу его. И вот, досточтимый, поскольку это свое «я» разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению».—Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не подвергается столь полному разрушению. Существует ведь, досточтимый, другое свое «я», которое, всецело преодолев уровень отсутствия чего бы то ни было, достигает уровня, где нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и мыслит: «Это несет покой, это возвышенно». Ты не знаешь, не видишь его. Я знаю, вижу его. И вот, досточтимый, поскольку это свое «я» разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое «я» и подвергается полному разрушению».—Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие разрушение, на семи основаниях учение о разрушении, гибели, уничтожении живого существа. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют разрушение и учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, делают так на семи этих основаниях или на каком-нибудь одном из них,—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Пять мнений об освобождении «я» в зримом мире: (Диттхадхамма Ниббханавада)

Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие освобождение в зримом мире, на пяти основаниях учащие о высшем освобождении живого существа в зримом мире. Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие освобождение в зримом мире, на пяти основаниях учащие о высшем освобождении живого существа в зримом мире?

Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман говорит так, следует такому воззрению: «Ведь насколько, досточтимый, это свое «я» услаждается, будучи наделено и снабжено пятью признаками чувственности, настолько, досточтимый, это свое «я» и достигает высшего освобождения в зримом мире».—Так некоторые учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не достигает столь высокого освобождения в зримом мире. В чем же причина? Ведь чувственные удовольствия, досточтимый, непостоянны, приносят несчастье, изменчивы по природе, с их изменчивостью и превратностью возникает горе, плач, несчастье, неудовлетворенность, беспокойство. И насколько, досточтимый, это свое «я», освободившись от чувственных удовольствий, освободившись от нехороших свойств, достигает первой ступени созерцания—связанной с устремленным рассудком и углубленным рассуждением, рожденной уединенностью, дарующей радость и счастье—и пребывает в ней, настолько, досточтимый, что свое «я», и достигает высшего освобождения в зримом мире».—Так некоторые учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не достигает столь высокого освобождения в зримом мире. В чем же причины? Ведь раз там есть устремленный рассудок и углубленное рассуждение, то это состояние считается грубым. И насколько, досточтимый, это свое «я», подавив устремленный рассудок и углубленное рассуждение, достигает второй ступени созерцания—несущей внутреннее успокоение и собранность в сердце, лишенной устремленного рассудка, лишенной углубленного рассуждения, рожденной сосредоточенностью, дарующей радость и счастье—и пребывает в ней, настолько, досточтимый, это свое «я» и достигает высшего освобождения в зримом мире».—Так некоторые учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не достигает столь высокого освобождения в зримом мире. В чем же причина? Ведь раз там есть достижение радости и веселья в сердце, то это состояние считается грубым. И насколько, досточтимый, это свое «я» отвращается от радости и пребывает в уравновешенности, наделенной способностью самосознания и вдумчивостью, и, испытывая телом то счастье, которое праведные описывают: «Уравновешенный, наделенный способностью самосознания, пребывающий в счастье», достигает третьей ступени созерцания и пребывает в ней, настолько, досточтимый, это свое «я» и достигает высшего освобождения в зримом мире».—Так некоторые учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире.

Другой обращается к нему так: «Существует, досточтимый, то свое «я», о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет. Но это свое «я», досточтимый, не достигает столь высокого освобождения в зримом мире. В чем же причина? Ведь раз сердце вкушает там счастье, то это состояние считается грубым. И насколько, досточтимый, это свое «я», отказавшись от счастья, отказавшись от несчастья, избавившись от прежней удовлетворенности и неудовлетворенности, достигает четвертой ступени созерцания—лишенной несчастья, лишенной счастья, очищенной уравновешенностью и способностью самосознания—и пребывает в ней, настолько, досточтимый, это свое «я» и достигает высшего освобождения в зримом мире».—Так некоторые учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире.99. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие освобождение в зримом мире, на пяти основаниях учащие о высшем освобождении живого существа в зримом мире. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют освобождение в зримом мире и учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, делают так на пяти этих основаниях или на каком-нибудь одном из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, занятые будущими временами, рассуждающие о будущих временах на сорока четырех основаниях выдвигающие различные суждения о будущих временах. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и выдвигают различные суждения о будущих временах, делают так на сорока четырех этих основаниях или на каком-нибудь одном из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, занятые прежними временами, и занятые будущими временами, и занятые прежними и будущими временами, рассуждающие о прежних и будущих временах, на шестидесяти двух основаниях выдвигающие различные суждения о прежних и будущих временах.

Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, делают так на шестидесяти двух этих основаниях или на каком-нибудь одном из них—нет кроме этого других оснований.

Итак, монахи, Татхагата понимает: «Эти основы учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании». И Татхагата понимает их и понимает выходящее за их пределы и не привязывается к этому пониманию; не привязанный он находит успокоение в своем сердце. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Таковы, монахи, эти вещи—глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые мудрецам,—которые возглашает сам Татхагата, познав их и, увидев собственными глазами, и ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Беспокойство от неправильных воззрений: (Паритассита Виппхандита Вара)

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что и свое «я», и мир вечны, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отчасти вечность, отчасти не вечность и на четырех основаниях учат, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют конечность или бесконечность и на четырех основаниях учат, что мир конечен или бесконечен, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и, на четырех основаниях ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба, то эти почтенные отшельники и брахманы, ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют беспричинное возникновение и на двух основаниях учат, что и свое «я», и мир возникли без причины, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и на восемнадцати основаниях выдвигают различные суждения о прежних временах, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют сознание вслед за кончиной и на шестнадцати основаниях учат, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отсутствие сознания вслед за кончиной и на восьми основаниях учат, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют, что вслед за кончиной нет ни сознания ни отсутствия сознания и на восьми основаниях учат, что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют разрушение и на семи основаниях учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют освобождение в зримом мире и на пяти основаниях учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и на сорока четырех основаниях выдвигают различные суждения о будущих временах, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Причина в контакте: (Пхасса Паччайа)

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что и свое «я», и мир вечны, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отчасти вечность, отчасти не вечность и на четырех основаниях учат, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют конечность или бесконечность и на четырех основаниях учат, что мир конечен или бесконечен, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и на четырех основаниях ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивую, словно скользкая рыба, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют беспричинное возникновение и на двух основаниях учат, что и свое «я», и мир возникли без причины, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и на восемнадцати основаниях выдвигают различные суждения о прежних временах, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые, проповедуют сознание вслед за кончиной и на шестнадцати основаниях учат, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отсутствие сознания вслед за кончиной и на восьми основаниях учат, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и на восьми основаниях учат, что вслед за кончиной нет ни сознания ни отсутствия сознания, то причиной этому чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют разрушение и на семи основаниях учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, то причиной этого чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют освобождение в зримом мире и на пяти основаниях учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, то причиной этого чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и на сорока четырех основаниях выдвигают различные суждения о будущих временах, то причиной этого чувственное восприятие.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, то причиной этого чувственное восприятие.

Невозможность постижения без контакта: (Нетам Тханам Видджжативара)

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что свое «я», и мир вечны, то поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отчасти вечность, отчасти не вечность и на четырех основаниях учат, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют конечность или бесконечность и на четырех основаниях учат, что мир конечен или бесконечен, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и на четырех основаниях ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивый, словно скользкая рыба, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют беспричинное возникновение и на двух основаниях учат, что и свое «я», и мир возникли без причин, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и на восемнадцати основаниях выдвигают различные суждения о прежних временах, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют сознание вслед за кончиной и на шестнадцати основаниях учат, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отсутствие сознания вслед за кончиной и на восьми основаниях учат, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют, что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и на восьми основаниях учат, что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют разрушение и на семи основаниях учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют освобождение в зримом мире и на пяти основаниях учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и на сорока четырех основаниях выдвигают различные суждения о будущих временах, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Кольцо страданий от ошибочных взглядов: (Диттхигатикакадхиттхана Ватта Катха)

И вот, монахи, те отшельники и брахманы, которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что и свое «я», и мир вечны,

те отшельники и брахманы, которые проповедуют отчасти вечность, отчасти не-вечность и на четырех основаниях учат, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти не вечны;

те отшельники и брахманы, которые проповедуют конечность или бесконечность и на четырех основаниях учат, что мир конечен или бесконечен;

те отшельники и брахманы, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и на четырех основаниях ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос,—уклончивый, словно скользкая рыба;

те отшельники и брахманы, которые проповедуют беспричинное возникновение и на двух основаниях учат, что и свое «я», и мир возникли без причины;

те отшельники и монахи, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и на восемнадцати основаниях выдвигают различные суждения о прежних временах;

те отшельники и брахманы, которые проповедуют сознание вслед за кончиной и на шестнадцати основаниях учат, что свое «я» наделено сознанием вслед за кончиной,

те отшельники и брахманы, которые проповедуют отсутствие сознания вслед за кончиной и на восьми основаниях учат, что свое «я» лишено сознания вслед за кончиной,

те отшельники и брахманы, которые проповедуют, что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и на восьми основаниях учат что вслед за кончиной нет ни сознания, ни отсутствия сознания;

те отшельники и брахманы, которые проповедуют разрушение и на семи основаниях учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа;

те отшельники и брахманы, которые проповедуют освобождение в зримом мире и на пяти основаниях учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире;

те отшельники и брахманы, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и на сорока четырех основаниях выдвигают различные суждения о будущих временах;

те отшельники и брахманы, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах, и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах,

—все они постигают, последовательно обретая шесть органов чувственного восприятия. Их ощущения—причина жажды, жажда—причина зависимости, зависимость—причина существования, существование—причина рождения, рождение—причина старости, смерти; от него происходят горе, плачь, несчастье, неудовлетворение, беспокойство.

Слово о прекращении колеса перерождений: (Виватта Катхади)

И когда, монахи, монах понимает в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление шести органов чувственного восприятия, то он понимает и выходящее за пределы их всех.

Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, заключены в сеть, благодаря этим шестидесяти двум основаниям,—они выскакивают, но, выскакивая, остаются здесь; они выскакивают, но, выскакивая, в конец запутываются здесь, заключенные в сеть. И подобно тому, монахи, как искусный рыбак или ученик рыбака, закинув в маленький пруд сеть с мелкой ячейкой, может сказать себе: «Ведь все те сколько-нибудь большие существа, которые есть в этом пруду, заключены в сеть,—они выскакивают, но, выскакивая, остаются здесь; они выскакивают, но, выскакивая, вконец запутываются здесь, заключенные в сеть «,—также точно, монахи, и все те отшельники или брахманы, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах,—заключены в сеть, благодаря этим шестидесяти двум основаниям, они выскакивают, но, выскакивая, остаются здесь; они выскакивают, но выскакивая, в конец запутываются здесь, заключенные в сеть.

В теле Татхагаты, монахи, разрушено то, что ведет к существованию. Пока тело будет существовать, боги и люди будут видеть его. Вслед за распадом тела, с завершением жизни боги и люди не будут видеть его. И подобно тому, монахи, как если отсечь ветвь с гроздью манговых плодов, все те манговые плоды, которые прикреплены к ветви, следуют за ним,—так же точно, монахи, в теле Татхагаты разрушено то, что ведет к существованию. Пока тело его будет существовать, боги и люди будут видеть его. Вслед за распадом тела, с завершением жизни боги и люди не будут видеть его».

Когда это было сказано, достопочтенный Ананда так сказал Блаженному: «Как чудесно, господин! Как необычайно, господин! Как называется, господин, это наставленье в истине?

«Так пойми же ты, это наставление в истине, Ананда, как «Сеть пользы», пойми же его как «Сеть истины», пойми же его как «Сеть совершенства», пойми же его как «Сеть воззрений», пойми же его как «Несравненную победу в сражении».

Так сказал Блаженный и удовлетворенные монахи возрадовались словам Блаженного. И в то время, как произносилось это объяснение, содрогнулась тысяча миров.

Окончена первая Брахмаджала сутта.

The Long Discourses

|_I. The Chapter on the Entire Spectrum of Ethics

DN1. Сеть совершенства

Translations [26]

English

繁體字

日本語

Deutsch

Italiano

Español

Português

Русский

Norsk

Magyar

Srpski

Čeština

Türkçe

עִבְרִית

हिंदी

ಕನ್ನಡ

বাংলা

Việt Ngữ

Bahasa Indonesia

සිංහල

ပြန်သွားရန်

ภาษาไทย

पाळिभासा (Pāli)

Reference

Translations [26]

English

繁體字

日本語

Deutsch

Italiano

Español

Português

Русский

Norsk

Magyar

Srpski

Čeština

Türkçe

עִבְרִית

हिंदी

ಕನ್ನಡ

বাংলা

Việt Ngữ

Bahasa Indonesia

සිංහල

ပြန်သွားရန်

ภาษาไทย

पाळिभासा (Pāli)

Reference

Commentaries [0]